Рыбы поют в Укаяли - Страница 57

Впервые я услышал их как-то под вечер, около нашей хижины. После грозового дня закат был особенно ярок и живописен. В воздухе и на реке стояла абсолютная тишина — и вдруг я отчетливо услышал доносившийся из-под воды звон. Вскоре к этим звукам стали присоединяться другие, похожие, сначала в одном месте, потом почти по всей реке. Это были звуки разных тональностей, высокие и низкие; казалось, что звонят колокола различных размеров, а также маленькие звонки и даже детские бубенчики. Некоторые звуки неслись издалека, другие раздавались где-то совсем близко; один колокол слышался прямо из-под лодки, стоявшей у берега.

— Что это? — не веря собственным ушам спрашиваю я Педро и Валентина. — Неужели рыбы?

— Si, senhor, рыбы, — отвечает Педро.

— Вы знаете их?

— Знаем. Это корвины.

— Это еще неизвестно! — резко протестует Валентин.

Педро не скрывает насмешливой ухмылки, вызванной сомнениями товарища.

— Он, — Педро указывает пальцем на Валентина, — он умнее других. Это ему передалось от прабабушки. От нее он узнал, откуда эти голоса…

Валентин вспыхивает, однако Педро, иронически поглядывая на него, продолжает:

— Вы же видели, какой храбрый наш Валентин! Как он шарахнулся от берега, услышав эти звуки?

— Ну и что же? — развеселившись, спрашиваю я.

— Прабабушка вбила в его умную голову, что это голоса духов. А все, что от прабабушки, для него свято…

Юноша пытается сказать что-то в свою защиту, но я прерываю спор и прошу их замолчать. Мне хочется послушать звуки, несущиеся из воды.

Пение рыб так своеобразно и гармонично, притом само это явление такое ошеломляющее, что спустя некоторое время меня невольно охватывает волнение, какое я иногда ощущаю в концертном зале. Я забываю о комарах, о закате. Я вслушиваюсь, зачарованный, и снова поражаюсь тому, сколько чудес таит этот неповторимый девственный лес. Как и пение рыб, вся природа здесь эксцентрична и необычайна. Она раскрывает перед человеком манящий омут необузданности.

Комары, которые с каждой минутой становятся все более докучливыми, возвращают меня к действительности, и я тороплюсь укрыться от них в хижине.

Ихтиологи относят поющих рыб к роду умбрина. Различные их виды обитают и в реках, и морях; для них характерно более сложное строение плавательного пузыря, чем у большинства рыб. Он состоит у них из нескольких отделений: воздух, переходя из одного отделения в другое, вызывает вибрацию стенок пузыря. Так возникают звуки.

От девяти до десяти месяцев в году в бассейне Амазонки идут дожди: уровень воды в реках повышается тогда до пятнадцати метров. Дважды в год Амазонка вздувается и дважды в год спадает; река словно грудь исполина, которая мерно вздымается. Что-нибудь в мае, когда уровень воды в реке достигает своей высшей точки, наводнение превращается в потоп; тогда вся Амазония представляет кошмарное зрелище: вода заливает огромные пространства амазонских лесов на сотни километров по обе стороны от реки. Это знаменитое игапо — ад на земле! В тех же местах, куда не доходит разлив, дожди образуют множество болот и озер; и там деревья нередко стоят в воде, глубина которой достигает нескольких метров. Люди не покидают своих хижин, которые они предусмотрительно поставили на высоких сваях.

В сентябре все меняется. Дожди перестают, правда ненадолго, вода спадает, на реке обнажаются белые отмели, отовсюду слетаются шумные птицы, все оживает в лучах солнца. Кругом вдоволь пищи; во время нереста рыба идет такой лавиной, что ее слышно издалека. Не нужно утруждать себя и ловить рыбу, местами ее можно просто черпать корзинами. На речных отмелях появляются огромные черепахи и откладывают яйца. Черепашьи яйца — любимое лакомство прибрежных жителей; по ночам они целыми семьями отправляются на их поиски.

Идиллия на Амазонке — если только слово «идиллия» вообще применимо к жизни в этом лесу — длится два-три месяца, до ноября. Затем снова начинаются ливни. Вода снова прибывает. Вместе с тучами к человеку возвращаются трудности и заботы.

А в сердце усиливается страх — неодолимый страх гребца, знающего, что он плывет на утлом каноэ по огромной, капризной и враждебной реке, полной тайн и неожиданностей.

Рабство на Укаяли

Когда я плыл на пароходе «Синчи Рока» из Икитоса в Кумарию, в Контамане на палубу поднялась какая-то анемичная дама, перуанка; с нею были ее сын, тоже очень бледный, с глуповатой физиономией, и еще один мальчик, индеец, их слуга. У того была миловидная пухленькая мордашка, светящиеся умом глаза и тугой животик. Бледному сыну перуанки он чистил обувь, за ней самой он выносил ночной горшок.

Я подружился с этим симпатичным мальчуганом. Мы молча улыбались друг другу. Дама заметила это и однажды заговорила со мной:

— Хороший мальчишка, не правда ли? Здоровый, прилежный.

— Прилежный? Разве он ходит в школу? — спросил я, прикидываясь наивным.

Она слегка смешалась:

— Нет, зачем же… Он прилежен в работе. Нравится он вам?

— Очень. Сколько ему лет?

— Десять. Это кампа, и если вы хотите, я могу недорого продать его…

Я уже кое-что знал о нравах на Укаяли, поэтому такое предложение не поразило меня как пресловутый гром с ясного неба. Наоборот, я даже спросил ее деловито: